Голлум взвыл и отпустил руку Сэма. Хоббит перешел в наступление. Чтобы получилось быстрее, он не стал перехватывать посох из руки в руку, а нанес еще один сокрушительный удар левой. Голлум с быстротой змеи метнулся прочь, посох вместо головы пришелся поперек хребта – и с треском переломился. Этого Голлуму вполне хватило. Он издавна привык нападать сзади и редко терпел неудачу. Но на этот раз он слишком увлекся злобной радостью победы – и решил посмаковать удовольствие, дразня Сэма и разглагольствуя, вместо того чтобы наброситься и задушить врага сразу. План Голлума, такой складный, такой замечательный, пошел вкривь и вкось с того самого момента, когда во тьме внезапно вспыхнул ужасный свет. Теперь Голлум столкнулся с противником, который почти ни в чем не уступал ему. А в открытый бой он и без этого вступать не собирался. Отнюдь!

Сэм подхватил меч и замахнулся. Голлум взвизгнул, отпрянул – и, упав на четвереньки, прямо с места по–лягушечьи прыгнул прочь. Удар пришелся в пустоту: враг уже мчался назад к туннелю с достойной удивления скоростью.

Сэм с мечом в руке бросился за ним. На мгновение он забыл обо всем на свете, кроме кипучей ярости, застилавшей ему глаза, и желания навеки покончить с Голлумом. Но догнать его Сэм не успел. Миг – и тот скрылся. Перед хоббитом зияла черная дыра туннеля, в лицо пахнуло знакомым зловонием. И тут Сэма словно громом ударило. Он совсем забыл про Фродо и чудовище! Резко повернувшись, он как сумасшедший опрометью помчался вверх по тропе, снова и снова клича Фродо. Но было уже поздно. Кое в чем план Голлума все–таки удался.

Глава десятая.

ВЫБОР СЭМА ГЭМГИ [475]

Фродо лежал на спине, и паучиха, склонившаяся над ним, так занята была своей жертвой, что не замечала второго хоббита и не слышала его криков, пока тот не подбежал совсем близко. Сэм увидел, что хозяин с ног до головы опутан паутиной, а чудовище уже приподнимает его огромными передними лапами, собираясь уволочь в логово.

Рядом с Фродо на земле светился эльфийский клинок: хоббит так и не успел пустить его в дело. Не доискиваясь причин, которые им двигали – храбрость, верность или просто бешеная ярость, – Сэм ничтоже сумняшеся пошел напролом. Он с воплем прыгнул вперед и, схватив меч Фродо в левую руку, бросился в атаку. Такой ярости и натиску удивились бы, наверное, даже дикие звери, которым не в диковинку видеть, как отчаявшийся зверек, у которого всего–то и оружия, что зубы, не щадя жизни, отстаивает раненую подругу, над которой нависла какая–нибудь рогатая толстокожая уродина или кто похуже…

Потревоженная тоненьким голоском Сэма, Шелоб, словно пробудившись от сладких видений, медленно перевела на хоббита взгляд, полный лютой злобы. Но прежде чем она поняла, что на нее нападают, да еще с такой яростью, какой она за бесчисленные годы своей жизни не встречала ни разу, блестящее лезвие вонзилось ей в ногу и отсекло один из когтей. Сэм ринулся вперед, нырнул под паучиное брюхо, проскользнул меж расставленных ног и, повернувшись, молниеносно ткнул другим мечом в первую попавшуюся глазную гроздь – благо Шелоб, на свою беду, довольно низко нагнула голову. Один из самых больших глаз потух.

Теперь жалкое, маленькое создание оказалось под брюхом паучихи, и она никак не могла достать до него – ни жалом, ни когтями. Огромное брюхо качалось прямо над головой хоббита, испуская такой страшный смрад, что Сэма чуть не сбило с ног. Но ярости Сэма еще хватило на последний удар: спеша успеть, пока паучиха не опустилась и не расплющила в лепешку и его самого, и всю его дерзкую, крохотную отвагу, Сэм отчаянно резанул ярко горящим эльфийским мечом по брюху чудовища.

Но у Шелоб не было, как у драконов, уязвимых мест на теле – разве что глаза. За многие века кожа ее сморщилась и нарастила изнутри множество безобразных слоев и утолщений. Меч Сэма оставил у нее на брюхе страшную рану, но чудовищных складок ее шкуры не мог бы проколоть никакой удар, даже нанесенный рукой Берена или Тьюрина, мечом, кованным в гномьих или эльфийских кузницах. Шелоб вздрогнула и конвульсивно дернулась; громадный живот приподнялся. В царапине забулькал и запузырился яд. Раскорячившись, паучиха снова стала опускаться, чтобы раздавить наглеца. Слишком рано! Сэм еще стоял на ногах и, отбросив меч, обеими руками сжимал эльфийский клинок хозяина, уставив его острием вверх и пытаясь оттолкнуть снижающуюся над ним жуткую крышу. Шелоб резко, мощным толчком опустила брюхо – и со всего размаха, со всей силой своей жестокой воли и со злобой, какой не могло быть ни в человеке, будь он хоть трижды богатырь, ни тем более в хоббите, – напоролась на острый клинок. Стальной гвоздь вонзался все глубже и глубже; Сэма постепенно придавливало к земле.

Такой жестокой боли Шелоб не испытывала еще ни разу в жизни. Она и представить была неспособна, что ее могут постигнуть такие муки. Самому храброму воину древнего Гондора, самому дикому и неукротимому из попадавших в ее сети орков не удавалось еще так долго сопротивляться ей, и никто еще никогда не ранил мечом ее плоти, столь нежно ею лелеемой. Дрожь прошла по телу паучихи. Рванувшись вверх, чтобы положить конец боли, она подобрала трясущиеся ноги и конвульсивно отскочила назад.

Сэм упал на колени возле Фродо, теряя сознание от страшного смрада, но руки его все еще сжимали рукоять меча. Как сквозь туман увидел он лицо хозяина и напрягал все силы, чтобы взять себя в руки и не потерять сознания. Медленно подняв голову, он увидел паучиху в нескольких шагах от себя – она разглядывала его, быстро втягивая и вытягивая ядовитую иглу жала. Из раненого глаза сочилась зеленая жидкость. Вот Шелоб припала к земле содрогающимся брюхом; трясущиеся колени согнулись; она готовилась к последнему прыжку. На этот раз она была полна решимости уничтожить противника, поразить его насмерть. Не просто влить малую каплю яда, чтобы мясо перестало сопротивляться, нет – убить и разорвать на куски!..

Сэм, съежившийся на земле, читал в ее глазах неминучую гибель. И вдруг словно кто–то незримый подсказал ему, что делать. Он пошарил левой рукой на груди и достал то, что хотел, – холодную, твердую и такую надежную посреди этого призрачного мира скляницу Галадриэли.

– Галадриэль! – проговорил он слабым голосом и услышал далекие, ясные голоса. Эльфы шли по ночным лесам милого Заселья, перекликаясь и повторяя те самые слова, которые Сэм слышал некогда сквозь сон, и музыку в Зале Пылающего Огня, у Элронда: Гилтониэль А Элберет! [476]

И вдруг с его уст сами собой слетели непонятные ему слова:

С этими словами он, шатаясь, встал и снова стал самим собой – хоббитом Сэмуайзом, сыном Хэмфаста.

– А ну, подходи, подходи, гадина! – закричал он. – Ты укусила моего хозяина, скотина этакая, и получишь за это сполна! Мы с ним сейчас пойдем дальше, но сперва я с тобой посчитаюсь. Иди, иди сюда! Еще захотела?

Внезапно скляница вспыхнула в его руках белым факелом, как будто неукрощенный дух Сэма передал ей свою силу. Так падающая звезда рассекает на мгновение тьму ночи, ослепив небесную твердь нестерпимо яркой вспышкой. Никогда еще такой грозный небесный ужас не палил глаза Шелоб. Лучи скляницы, проникая в раненый глаз, невыносимо жгли; страшная зараза света поджигала зрачок за зрачком. Шелоб отпрянула, присев на задние лапы и замахав передними. Глаза ей жег внутренний пожар, мысли путались в агонии. Наконец, пряча искалеченную голову, она повернулась боком и шаг за шагом попятилась к черной дыре в стене утеса.

Сэм шел следом. Он пошатывался, как пьяный, но шел. Укрощенная Шелоб, трясясь от страха, дергалась и неловко подпрыгивала, стараясь поскорее ускользнуть от врага. Наконец она добралась до норы и втиснула тяжелое тело внутрь, оставляя на камнях желто–зеленую слизь. Сэм успел еще разок рубануть мечом по ее волочащимся задним лапам – и упал без сил.