– Я хорошо знаю это, друг мой, – сказал Арагорн. – Но мне еще нужен будет твой совет.
– Недолго мне быть твоим советчиком, – возразил Гэндальф. – Моим временем была Третья Эпоха. Я был послан сюда как враг Саурона. Теперь мой долг исполнен. Я скоро покину Средьземелье. Бремя ляжет на тебя и твой род.
– Но я умру, – сказал Арагорн. – Я смертен, и хотя, будучи прямым потомком людей Западной Расы, я проживу гораздо дольше других, срок моей жизни все–таки недолог. Когда те, кого сегодня носит материнская утроба, родятся, вырастут и состарятся – я состарюсь вместе с ними. Если мое желание не исполнится, кто будет после меня править Гондором и остальными народами, которые чтут Белую Башню как свою королеву? Дерево на площади Фонтана по–прежнему сухо и не плодоносит. Увижу ли я знак, что когда–нибудь все станет иначе?
– Отвернись от зеленых, цветущих земель, Арагорн, и взгляни туда, где с виду мертво и пусто! – молвил Гэндальф.
И Арагорн повернулся, и взглянул на скалистый склон, поднимавшийся к леднику, и увидел вдали, среди пустынных камней, тянущийся кверху росток. Арагорн поднялся по склону и подошел ближе. У самой кромки снегов росло молодое деревце не больше трех локтей в вышину. На нем уже распустились листья – продолговатые, изящные, темные сверху и серебристые с изнанки, а среди тонких веток маленькой кроны светилось одно–единственное крошечное соцветие, и белые лепестки сияли, как снег на солнце.
– Иэ! Утуувиэниэс! [639] – воскликнул Арагорн. – Наконец–то я нашел его! Это же оно – Древнейшее из Всех Деревьев Мира! Но откуда оно здесь? Этому ростку еще и семи лет не исполнилось!
Гэндальф подошел ближе и, внимательно оглядев деревце, кивнул:
– Воистину! Дерево это по прямой линии происходит от Нимлот Благосеннолиственной, бывшей когда–то отростком Галатилиона, который вырос от семени Тельпериона Многоименного, Древнейшего из Деревьев. Кто скажет, почему оно выросло именно здесь, почему расцвело именно в этот час? Место, где мы стоим, издревле считалось священным, и, видимо, кто–то опустил в эту землю многоценное семя еще до того, как прервался род Королей, до того, как увяло Дерево во дворе Цитадели. Говорят, плоды этого Дерева редко созревают до конца, зато в зрелом семени неразбуженная жизнь способна иной раз дремать в течение многих, многих лет, и никто не может сказать, когда она проснется. Не забывай об этом. Ибо, если плод все–таки созреет, семена надо будет во что бы то ни стало опустить в землю – иначе род этих деревьев может угаснуть и мир лишится их навсегда. Семя этого деревца пролежало здесь, среди камней, не один год – и точно так же род Элендила скрывался до времени среди северных пустынь. Но род Благосеннолиственной древнее, чем твой, Король Элессар!
Арагорн приблизился к деревцу, бережно взялся за его ствол – и вдруг деревце отделилось от земли, словно вовсе и не держалось за нее, и Арагорн перенес его в Цитадель. Увядшее Дерево, соблюдая должное почтение, выкорчевали и не сожгли, но положили в молчаливом городе на Рат Динен, и Арагорн посадил во дворе у фонтана новое. Саженец, быстро и охотно принявшись, рос не по дням, а по часам, и к приходу июня весь был покрыт цветами.
– Знак дан, – молвил тогда Арагорн. – День мой близок.
И он поставил на стенах дозорных, чтобы те следили за дорогой.
За день до Преполовения Лета от Амон Дина в город явились вестники и сообщили, что с севера движется пышная процессия, которая уже подходит к стенам Пеленнора. Тогда Король воскликнул:
– Это они! Приготовьте Город к встрече!
И вот, в самый канун Преполовения, когда небо загустело сапфировой синью и на востоке засияли белые звезды, но запад еще горел золотом, и воздух был прохладен и благоуханен, – по Северному Тракту к воротам Минас Тирита приблизилась конная процессия. Во главе ее ехали Элрохир и Элладан под серебряным знаменем; за ними следовали Глорфиндэл, Эрестор и весь двор Элронда; следом выступали белые кони Владычицы Галадриэли и Кэлеборна. Владыки Лотлориэна прибыли в сопровождении многочисленной и благородной свиты из своих подданных; эльфы из свиты все были в серых плащах и с белыми алмазами в волосах. Замыкал процессию Властитель Ривенделла, Элронд, могущественнейший из эльфов и людей, со скипетром Аннуминаса в руке, а рядом с ним на серой лошади ехала дочь его Арвен, Вечерняя Звезда своего народа.
Увидев ее, окруженную мерцающим в полумраке ореолом света, со звездой на челе, и почувствовав в воздухе тонкое благоухание, Фродо ощутил в сердце прилив радости и удивления и прошептал Гэндальфу: «Наконец–то я понял, почему мы так долго ждали! Вот он – настоящий Конец! Теперь люди будут любить не только день, но и ночь. Она станет прекрасной и благословенной, и в ней больше не будет страха!»
Король приветствовал гостей, и они спешились; Элронд передал Арагорну скипетр и вложил руку своей дочери в руку Короля, и они вместе направились в столицу, а на небо высыпали все до единой звезды. Так в праздник Преполовения, в Городе Королей, Арагорн, Король Элессар, обручился с Арвен Ундомиэль, [640] и история их скорбей и долготерпения пришла к завершению.
Глава шестая.
РАССТАВАНИЯ И ПОТЕРИ
Когда кончились празднества, хоббиты засобирались домой. Фродо отправился к Королю и нашел его у фонтана, под буйно цветущим Белым Деревом, рядом с Королевой Арвен, певшей своему супругу песню про Валинор. Король и Королева приветствовали Фродо, встав ему навстречу, и Арагорн произнес:
– Я знаю, зачем ты пришел, Фродо: ты желаешь отправиться к себе на родину. Ну что ж, дорогой друг мой, для дерева нет земли лучше, чем та, где росли его предки. Но ты всегда будешь желанным гостем в наших краях. И хотя до сих пор твое племя в легендах больших народов упоминалось нечасто, отныне оно прославится так, что многие исчезнувшие великие королевства смогут ему позавидовать!
– Это правда, я хочу вернуться в Заселье, – просто сказал Фродо. – Но мне надо бы по дороге заглянуть в Ривенделл. В эти благословенные дни мне недоставало только дяди Бильбо… Когда я не увидел его в свите Элронда, я очень огорчился.
– Что же тут удивительного, о Хранитель Кольца? – молвила Арвен. – Ты ведь хорошо знаешь могущество той Вещи, которой обладал и которой теперь не существует более. Все, что она дала своим владельцам, отнялось у них вместе с ее гибелью. А твой родич хранил Кольцо гораздо дольше, чем ты… По счету вашего племени, он уже глубокий старик. Он ждет тебя, но сам уже никогда не отправится ни в какое путешествие… кроме одного, последнего.
– Тогда позволь мне, пожалуйста, поскорее выехать к нему, – сказал Фродо.
– Через неделю, – сказал Арагорн, – мы поедем вместе, и нам долго будет по пути – до самого Рохана. Спустя три дня вернется Эомер, дабы сопровождать тело короля Теодена, которое будет предано земле в Стране Всадников. Мы отправимся с Эомером и воздадим почести павшему. Но прежде, чем вы уедете, я хотел бы подтвердить привилегию, данную вам Фарамиром, и продлить ее на вечный срок. Я дарую тебе полную свободу передвижения по всем землям, на которые простирается моя власть. Даруется это право и всем твоим друзьям. Если бы можно было выдумать награду, достойную подвига, который ты совершил, – эта награда была бы уже твоей. Но такой награды нет и быть не может, а потому прошу тебя – возьми, что душа пожелает. А мы воздадим тебе подобающие почести и снарядим в дорогу, как князя.
Королева же Арвен сказала так:
– И все–таки я приготовила тебе дар, о Хранитель. Я – дочь Элронда. Но в Гавань я вместе с ним не поеду, ибо сделала тот же выбор, что и Лутиэн, и выбор этот сладок и горек одновременно. Когда придет время, вместо меня отправишься ты, Хранитель Кольца, – если, конечно, захочешь. Если тебя начнут беспокоить старые раны, если память о твоей ноше станет угнетать тебя – ты сможешь уйти на Запад и жить там до тех пор, пока раны и усталость не исчезнут бесследно. Носи это на память об Эльфийском Камне и Вечерней Звезде, с которыми связала тебя судьба!
639
Кв. «Я нашел его!». Двойное «у» означает в данном случае долготу звука.
640
Брак Арагорна и Арвен имеет глубочайшее символическое значение. Это последний союз между людьми и эльфами перед тем, как эльфы сходят с исторической сцены Средьземелья. На протяжении всей трилогии связь с эльфами, уподобление эльфам, тяга к эльфийскому, дружба с эльфами имеют в ВК особый смысл. КД пишет об этом в своем справочнике, в статье под названием «Эльфийское; категория эльфийского» так: «Согласно замыслу автора, эльфы играют в вымышленной мифологии Средьземелья роль расширенной метафоры, призванной отобразить один из ключевых аспектов человеческой природы. «Проблема эльфийского» в человеческой жизни была для Толкина центральной. Как и гномы с хоббитами, эльфы «частично представляют людей»» (письмо к М.Уолдмену, 1951 г., П, с.146).
Подобную же мысль Толкин высказывает в письме к Н.Митчисон от 25 апреля 1954 г. (П, с.176): «Если бы меня заставили рационализировать образ эльфов, я сказал бы, что на самом деле это те же люди, только наделенные гораздо бoльшей эстетической восприимчивостью и способностью к творчеству, бoльшей красотой и более длинной жизнью, а также особым благородством».
«Идею заключения категорий в литературные образы, – пишет далее КД, – Толкин разделял с К.С.Льюисом (см. прим. к гл.2 ч.4 кн.2). Так, например, Льюису случалось высказывать желание воплотить в литературных образах категорию «радости»… В мифологии Толкина, равно как и в не связанных с ней рассказах (например, «Кузнец из Вуттон–Мейджора»), эльфы представляют все самое высокое и благородное, что есть в людях, – в особенности искусство. Искусство в высших его проявлениях Толкин рассматривал как «малое творение» (sub–сrеаtion), как творческий труд, совершаемый человеком по образу Божьего творения (см. прим. к гл.1 ч.2 кн. 1, Сильмарил). По сути, эльфов можно рассматривать как метафору человеческой культуры вообще, освещающую глубинный смысл этой культуры. Именно эльфы научили людей искусству и ремеслам, говорит Толкин… В повествованиях о Первой Эпохе Средьземелья эльфы занимают главенствующее положение, но во Вторую и Третью Эпохи они постепенно теряют его и сходят со сцены… Однако ключевые сказания (такие как, например, сказание о Берене и Лутиэн) сообщают нам о смешанных браках между людьми и эльфами, браках, которые драматически вводят в человеческую историю эльфийский элемент. Например, Эарендил – идеальный человек, фигура, подобная Христу, – сын человека Туора и эльфийской девы Идрил».
В письме к М.Уолдмену (конец 1951 г., П, с.149) Толкин пишет: «Общение людей и эльфов предвещает историю поздних эпох. Постоянной становится тема эльфийской «крови» и эльфийской наследственности в людях, а также тема зависимости человеческих искусств, в частности поэзии, от эльфийского влияния».
Ко времени ЧЭ, когда мифология Толкина должна, согласно его замыслу, влиться в историю, «эльфийский дух» продолжает жить в людях. Три Эпохи, отраженные Толкином в его сказаниях о Средьземелье, – дохристианские; наша эпоха – христианская <<В письме к Р.Бир от 14 октября 1958 г. (П, с.283) Толкин пишет: «Полагаю, что разница между описываемым временем и нашим составляет около 6000 лет; это значит, что сейчас мы находимся в конце Пятой Эпохи, если, конечно, Эпохи были приблизительно той же длины, что ВЭ и ТЭ. Но я думаю, что они были короче, так что на самом деле мы живем уже в конце Шестой Эпохи или даже в конце Седьмой».>>, и «эльфийский дух» в ней, по всей видимости, становится категорией преимущественно духовной, ассоциируясь с христианством, благодатью Евангелия («благой вести») и присутствием Духа Святого (именно с действием Духа Толкин связывал возникновение подлинного искусства).
В свете всего сказанного цели и намерения Толкина, возможно, могут показаться кому–либо более претенциозными, нежели они были на самом деле. Главной его заботой было создание «мифологии для Англии», и эта мифология легла в основу вымышленной истории Средьземелья. Толкин старается своеобразно восполнить богатейшую литературу на древнеанглийском языке, которая сегодня утрачена. Дошедшие до наших дней тексты, вроде «Беовульфа», дают лишь приблизительное понятие о том, что существовало на самом деле. В то же время отдельные слова и фразы из сохранившихся отрывков предлагают соблазнительные для специалистов ключи к утраченной мифологической системе, как, например, слово «Эарендел» в «Христе» (см. прим. к гл.1 ч.2 кн.1, Эарендил).
В своей незаконченной повести «Потерянная дорога» Толкин высказывает предположение, что некоторые староанглийские слова указывают на позабытый язык, к которому они в свое время принадлежали. Как бы «воссоздавая» этот неизвестный язык, Толкин создает свои «эльфийские языки», косвенно давая читателю понять, что древнеанглийская литература является как бы наследницей эльфийской. Так, по Толкину, проявляется «категория эльфийского» в языке. Этому «вливанию» эльфийского языка и культуры в человеческую Толкин предлагает соответствующее мифологическое объяснение. Первый брак эльфийской девы и человека – Берена и Лутиэн – кладет начало линии «полуэльфов», некоторые из которых становятся людьми, а некоторые – эльфами. Таким образом, в человеческую кровь «вливается» струя эльфийской крови и начинается процесс внутреннего облагораживания людей. Цивилизация Нуменора (а позднее и Гондора) начинается под знаком высшего по отношению к людям начала (первый король Нуменора – Элрос – полуэльф). «Эльфийская линия» символизирует не только особое благородство, но и благословение свыше; таким образом, брак Арвен с Арагорном – знак того, что новая эпоха владычества людей (в которой, по Толкину, живем и мы) получила благословение свыше.
«Как и К.С.Льюис, – пишет КД, – Толкин находился под влиянием их общего друга, Оуэна Барфилда <<Оуэн Барфилд (род. в 1898 г.) – член кружка Инклингов (см. прим. к гл.2 ч.4 кн.2). Антропософ, последователь Штейнера, писатель. Его книга «Поэтическое чтение», посвященная происхождению языка из древних мифов, имела особое влияние на Толкина.>>, считавшего, что язык и символы культуры с течением времени превращаются из конкретных сущностей в абстрактные понятия. В начале истории у Толкина действуют настоящие эльфы (и настоящая нуменорская цивилизация). Впоследствии от эльфов остается только «эльфийский дух» в людях, который одни различают ясно, а другие не замечают совсем. В процессе этого абстрагирования человечество несет реальные утраты. Но эта утрата, по мнению Толкина, отчасти восстанавливается через «evangelium» (Благая Весть, Евангелие), как он указывает в своем ключевом эссе «О волшебных сказках»» (см. также прим. к гл.4 этой части, Орлы летят! – М.К. и В.К.): «Бог есть Господь ангелов, людей – и эльфов. Легенда и история встретились и перемешались».
Толкин считал, что «эльфийскость» (elvishness) обрела новую реальность в воплощении, смерти и воскресении Христа. «Эльфийскость» может обнаруживать себя и в обычных смертных людях. К.Килби, оксфордский профессор, который провел с Толкином несколько недель за общей работой, видел эту «эльфийскость» и в самом Толкине. После смерти Толкина Килби вспоминал: «Он прожил обычную жизнь смертного человека – немногим более семи десятков лет. Но в нем было что–то и от эльфийского бессмертия. Об этом знают тысячи и тысячи людей, приобщившихся этому бессмертию через его книги. Толкин был «не от мира сего» в лучшем смысле этих слов…»