Фродо кинулся ему навстречу, Сэм – за ним, с криком:

– Вот это да! Такой конец и правда всему делу венец! Или это Бродяга, или я еще не проснулся!

– Да, Сэм, это я, Бродяга, – ответствовал Арагорн. – Долгий путь проделали мы с тобой от Бри, не правда ли? Помнишь, как не по нраву пришелся тебе сначала мой вид? Далекая нам всем выпала дорога, но для вас она оказалась самой темной и трудной.

И тут Сэм смутился вконец: Король преклонил перед ними колено, а затем, встав, дал им обоим руки, Фродо – правую, Сэму – левую, и подвел к дерновому трону, и усадил на него, а потом обратился к людям и воскликнул, да так, что его услышали все, кто был на поле:

– Славьте их славою великою!

А когда тысячеустый радостный гром замолк, из толпы – к исчерпывающему, полному и окончательному удовлетворению Сэма, которому показалось, что такой радости уже не вместит его сердце, – выступил гондорский менестрель, и встал перед Королем на колени, и испросил королевского изволения петь. И – чудеса! – вот какими словами предварил он свою песню:

– Слушайте, вы, о доблестные владыки и рыцари без страха и упрека! Слушайте, короли и князья, воины и благородные мужи гондорские, и всадники Рохана, и сыны Элронда, и дунаданы, пришельцы с Севера! Слушайте, эльф, гном и вы, бесстрашные жители Засельские! Слушайте меня, все свободные народы Запада, слушайте мою песню, ибо я спою вам о Фродо Девятипалом и о Кольце Судьбы!

И Сэм услышал эти слова, и рассмеялся от переполнившего его счастья, и вскочил, и воскликнул:

– О, какое чудо! Какое диво! Все, все мои желания исполнились, все до единого!

И он расплакался, и все плакали вместе с ним – но взвился к небу серебряный и золотой голос менестреля, и стихли разом и плач, и ликование. Песня лилась над полем то по–эльфийски, то на языках Запада, и сердца слушавших, уязвленные сладостью слов, переполнились и излились радостью, острой, словно лезвия мечей, а мысли унеслись туда, где боль и радость сливаются воедино, а слезы претворяются в благословенное вино счастья [630] .

Наконец солнце стало клониться к горизонту, тени деревьев удлинились и менестрель кончил петь.

– Славьте их славою великою! – возгласил он и преклонил колено.

Тогда Арагорн встал, и воины встали вслед за ним и перешли в приготовленные для трапезы шатры, где все пили, ели и веселились, пока не кончился день.

Фродо и Сэма, отдельно от всех, отвели в одну из палаток, где им помогли снять старую дорожную одежду, оказав ей все подобающие почести, а взамен дали новую, чистую. Когда все было готово, явился Гэндальф, и в руках у него, к удивлению Фродо, оказались меч, эльфийский плащ и мифриловая кольчуга, отнятые орками в башне Кирит Унгол. Сэму Гэндальф принес новенькую кольчужку из позолоченных колец и тщательно очищенный, заштопанный и зашитый эльфийский плащ, побывавший в стольких передрягах. Кроме того, Гэндальф положил перед хоббитами два меча.

– Мне меч не нужен, – сказал Фродо.

– Сегодня, однако, тебе придется быть при мече, – возразил Гэндальф.

Тогда Фродо выбрал меч поменьше, который прежде – до перевала Кирит Унгол – принадлежал Сэму.

– Жало я отдал тебе насовсем, – сказал Фродо Сэму.

– Нетушки, хозяин! Господин Бильбо подарил его именно вам. Он должен быть при вас, вместе с вашей серебряной кольчугой, и все тут. Господин Бильбо не согласился бы увидеть его на ком другом!

Фродо уступил, и Гэндальф, преклонив колено, как оруженосец, помог им с Сэмом опоясаться мечами; затем, встав, он водрузил им на головы серебряные обручи. Завершив последние приготовления, хоббиты отправились на устроенный в их честь великий пир и сидели за королевским столом рядом с Гэндальфом, и Эомером Роханским, и князем Имрахилом, и всеми гондорскими военачальниками; были на пиру и Гимли с Леголасом.

Когда истекла Минута Молчания, гости расселись, а слуги внесли вино, Сэм внезапно заметил среди виночерпиев двух оруженосцев, явившихся прислуживать Королям Запада. Один был одет в черное с серебряным – цвета Минас–Тиритской Гвардии, другой – в белое и зеленое. Сэм удивился – он не мог взять в толк, зачем здесь, среди могучих князей и воинов, крутятся какие–то мальчишки? Но когда оруженосцы случайно оказались рядом с ним, он пригляделся получше – да так и ахнул:

– Гляньте только, господин Фродо! Гляньте–ка на них! Я не я буду, ежели это не Пиппин, то бишь достойный Перегрин Тукк, а с ним вселюбезнейший господин Мерри! Ух и выросли же они! Ну и дела! Сдается мне, мы тут еще о таких приключениях услышим, что нам и не снились!

– На этот счет будь спокоен, – заверил его Пиппин, оборачиваясь. – Кончится пир – и тут же примемся за рассказы! А пока мой совет – потяни Гэндальфа за рукав и попробуй разговорить его. Он уже не такой молчун, как раньше, хотя все равно по большей части не говорит, а смеется! А мы с Мерри, изволишь ли видеть, заняты. Мы ведь нынче не просто так, мы рыцари – я гондорский, Мерри – роханский. Надеюсь, ты заметил?

Но вот настал конец и этому длинному радостному дню. Когда солнце село, а над Андуином из тумана медленно поднялась круглая луна, бросая в беспокойную листву блики света, Фродо и Сэм уселись под шепчущимися деревьями среди свежих, благоуханных трав прекрасного Итилиэна и до поздней ночи беседовали с Мерри, Пиппином и Гэндальфом, а вскорости к ним присоединились и Гимли с Леголасом. Фродо и Сэм немало узнали о судьбе Отряда после того злого дня на Парт Галене, у водопада Раурос, где распалось Содружество, – хотя, конечно, расспросов и рассказов оставалось еще вдосталь.

Орки, говорящие деревья, бескрайние луга, летящие галопом всадники, блистающие пещеры, белые башни, золотые палаты, битвы, корабли под парусами… Наконец, Сэм окончательно запутался, перестал понимать, что к чему, и уже не знал, чему больше удивляться. Один только вопрос прочно засел у него в голове: как это Мерри и Пиппину удалось так вырасти? Не в силах взять ничего в толк, он то и дело заставлял их меряться ростом то с Фродо, то с собой, но по–прежнему ничего не понимал и только почесывал в затылке.

– Не соображу что–то, как в ваши лета может такое случиться, – заявил он наконец. – Однако это случилось! Вы оба стали почему–то вершка на полтора выше, чем надо! А если я не прав, то я не хоббит, а гном, и все тут!

– Вот уж в чем тебя с легкостью могу разуверить, – вмешался Гимли. – А меня в свое время напрасно не послушали. Так не бывает, сказал я тогда, чтобы смертный глотнул энтийской водицы и остался прежним. Это вам не кружку пива осушить!

– Энтийской водицы? – обескураженно повторил Сэм. – Опять эти ваши энты! Убейте меня, если я запомнил, кто они такие! Чтобы разобраться во всех этих штуках, и недели не хватит!

– Конечно, не хватит, – согласился Пиппин. – Но когда вы с Фродо разберетесь все–таки, мы сделаем вот что: запрем Фродо в главной башне Минас Тирита, чтобы он сел и все как полагается увековечил. Знаю я его! Завтра же забудет половину. Старик Бильбо будет страшно разочарован!

Наконец Гэндальф поднялся.

– В руках Короля кроется исцеление, друзья мои, и это истинная правда, – сказал он. – Но когда Арагорн позвал вас обратно в мир, вы были уже на волосок от смерти. Ему пришлось пустить в ход все свое умение, чтобы вызволить вас и погрузить в блаженное забытье сна. Поистине, спали вы долго и сон ваш был благословенным. И все же вам опять пора в постель.

– Причем не только Фродо и Сэму, – добавил Гимли. – Тебе, Пиппин, тоже не мешало бы вздремнуть. Я тебя люблю, злодея, – хотя бы только за то, что твоя жизнь стоила мне немалых трудов! Я этого никогда не забуду! Разве можно забыть, как я нашел тебя на холме во время последней битвы? Не окажись тогда рядом гнома Гимли, дело кончилось бы плохо. Тебе еще повезло, что я знаю, на что похожа хоббичья нога, а то, кроме нее, под грудой тел ничего и не разглядеть было! Когда я откатил в сторону эту чудовищную тушу и увидел под ней тебя – я поручиться готов был, что ты мертв! Едва бороду себе не вырвал с горя… Между прочим, ты ведь тоже первый день на ногах. Так что давай–ка обратно в кроватку и без лишних разговоров! Да и я, пожалуй, последую твоему примеру.